«Их крики „Аллах Акбар“ заглушили наши шаги, и мы подошли со спины». Исповеди украинских разведчиков

EN

Смотреть видеоверсию

«На самом деле Курская операция началась еще в марте 2024 года»

Позывной «Кэп». Командир группы разведки отдельного отряда специального назначения ГУР МО Украины

Я начал военную карьеру в 2000 году, а в 2018-м разочаровался в нашей власти и ушел на пенсию с должности командира роты разведки. 17 февраля 2022 года мне позвонил один из друзей и сказал, что будет полномасштабное вторжение, и я решил, что вернусь в армию. На тот момент все уже все прекрасно понимали — у нас же есть специальные подразделения, которые занимаются перехватом разговоров. Есть оперативные подразделения, которые видели, что подтягивалась техника по железной дороге к границам с Черниговской, Сумской и Харьковской областями. Все понимали, что это не учения.

В ночь на 24 февраля вся семья была дома. Когда прозвучали первые взрывы в четыре утра, жена встала с кровати и сказала: «Наверное, началась война». Я знал, что она без меня никуда не уедет, и решил немного схитрить, сказал: «Давай, пока ничего не понятно, поедем к друзьям под Киев». Сутки мы были там, а потом, 26 февраля, я сказал, что мне нужно вернуться домой, — забрать охотничье ружье, чтобы их защищать. А сам вернулся в разведку.

Сначала моя группа работала на Черниговском направлении. Нашей главной задачей было выявлять скопления вражеских сил и отслеживать их перемещения. Работали скрытно: в боевые столкновения вступать запрещено, нужно только собирать и передавать информацию высшему начальству. Несколько раз мы находили российские колонны техники. Например, заметили колонну недалеко от поселка Лесное, это Черниговская область. Мы передали информацию и немедленно отошли на несколько километров. А когда сработала авиация, мы вернулись на то место, чтобы подтвердить «поражение брони».

Иногда задача была «взять языка». От таких пленных мы узнаем, какое подразделение и сколько человек находятся в конкретной зоне, где их штаб, сколько есть групп быстрого реагирования, а также где и сколько ближайших сил помощи. К сожалению, нам не попадались какие-то высокие чины, которые могли бы рассказать больше.

Во время украинского контрнаступления в 2022 году мы работали на Харьковском направлении: выявляли огневые точки противника и передавали эту информацию боевым подразделениям, которые уже проводили наступление. Тогда все кричали, что будет большое наступление в сторону Херсона, а получилось не в сторону Херсона, а в сторону Харькова.

Нашей задачей было выдвигаться на пару часов раньше всех и передавать координаты, где находится противник и его техника. Мы заходили в поселки, где на тот момент еще находились орки. Назвать их людьми или военными я не могу. И мы постоянно передавали информацию: сколько там находится боевых подразделений противника, сколько личного состава. Когда русские увидели движение нашей техники, они буквально побежали, как и на Херсонском направлении. Как у них там по телеку кричали — это плановый отход. Это не плановый отход. Они испугались и убежали.

Подготовка к Курской операции началась еще в марте 2024-го. Самое интересное было, когда мы вышли к границе Украины с Белгородской областью недалеко от населенного пункта Журавлевка. Когда перед тобой 300 метров открытого заминированного поля, которые надо пройти так, чтобы дроны-разведчики не увидели, нужно делать это очень медленно и тщательно. Это очень кропотливая работа.

Мы прошли минное поле, нашли несколько безопасных дорог, зашли на территорию России, дошли до Журавлевки и вернулись назад — проложили маршруты для штурмовых групп, чтобы они зашли и сделали там, как мы говорим, большой шухер.

На следующий день мы завели на территорию России две штурмовые группы, а сами остались их прикрывать. Их главной задачей было провести разведку боем, выявить огневые точки и начать активную фазу, пока по огневым точкам работала наша артиллерия. Наши штурмовики должны были оттянуть на себя российские группы быстрого реагирования в этом секторе, чтобы обеспечить нам прорыв севернее, в Курской области.

Мы действовали очень медленно, чтобы в России даже не подумали, что в этом месте есть какое-то скопление украинских подразделений. К тому же за это время было несколько вылазок белорусского батальона, легиона «Свобода России» и других. Каждый из них на себя брал какую-то часть отвлечения, чтобы противник не всматривался в Сумскую область, где как раз сосредотачивались все силы. Поэтому в районе города Сумы была полная тишина, и они не видели там никакого активного движения.

Один раз наше подразделение уничтожило целую группу питерских дронщиков. Задача была вести наблюдение, но во время выхода на позиции мы заметили работу группы беспилотников. Ну и решили взять на себя ответственность и без команды ликвидировали эту группу в полном составе. Подошли, уничтожили и ушли. Нас никто не увидел.

С тикток-войсками кадыровцев я первый раз встретился в Иловайске. Распознать их было не тяжело — они громко кричали «Аллах Акбар». Мы тогда помогали другим подразделениям зачистить Иловайск, а они пытались от нас отбиваться. И один раз утром мой наблюдатель (он погиб, к сожалению) разбудил меня и сказал, что заметил движение малой группы в нашу сторону.

Я поднял двух пулеметчиков, но кадыровцы к нам так и не вышли. Они пошли в направлении основных сил и открыли огонь по ним. Тогда я взял этих же двух пулеметчиков и одного автоматчика, и мы просто обошли их со спины. Никто из них не смотрел назад, не контролировал спину. Их громкие крики «Аллах Акбар» просто заглушили наши шаги. Мы просто тихо подошли и просто сработали. Их огонь был быстро подавлен.

На своем опыте могу сказать, что потери российских военных огромные. Во время каждой операции мы видим, что, если у нас погибают два человека, у них погибает 14, а то и 20 ребят из подразделения. Дело в их неопытности. Их бросают воевать без должной подготовки, они как пушечное мясо. Если нашей подготовке уделяют огромное внимание, мы можем стажироваться в разных странах, где получаем много навыков, то они месяц где-то побегали, три выстрела сделали, и все — в окоп можно заходить.

«Год назад закончил школу, а сейчас сижу с автоматом в засаде»

Позывной «Малый». Боец группы разведки отдельного отряда специального назначения ГУР МО Украины

Я пошел воевать, когда началось полномасштабное вторжение. Мне было 18 лет. До этого я занимался вольной борьбой (я кандидат в мастера спорта) и хотел продолжать спортивную карьеру.

Ночью 24 февраля позвонил товарищ, сказал: «Началось, бери документы, вещи первой необходимости». И дал координаты, куда приехать. Я разбудил маму, сказал ей: «Мам, началась война. Я сейчас поеду к пацанам на полчаса, узнаю, что и как, и вернусь». Она была против, говорила: «Нет, ты никуда не пойдешь, тебе только исполнилось 18 лет». Я поругался с ней и ушел. Она мне звонила потом целый день, просила вернуться, говорила, что я еще ребенок.

В общем, мы встретились с ней снова только спустя полтора года. Я даже заплакал, потому что не верил, что смогу увидеть ее еще раз, что вообще смогу попасть домой. Она сама долго плакала, просила больше никуда не уезжать. Я ей говорил, что не могу так. Но она уже поняла, что это мой сознательный выбор, а не юношеский максимализм.

Нашу группу добровольцев разделили. Большую часть отправили в Ирпень. А в Киеве нас осталось четыре человека, всем от 18 до 20 лет. Нам выдали оружие, объяснили, как пользоваться. Мы все были перепуганы, потому что была информация, что в Киеве действуют российские ДРГ.

Нам сказали, что российский десант должен высадиться в центре Киева, зайти в здание офиса президента и убить Владимира Зеленского. Нам поручили охранять сектор, где должна была произойти эта высадка. Мы сутки сидели тихонько в одном из домов, даже почти не передвигались, чтобы никаких звуков не было. Нас поддерживал только наш же собственный адреналин.

Грубо говоря, две недели назад я ходил в спортивный зал, год назад закончил школу, а сейчас сижу с автоматом в засаде. Но в итоге десант до нас не дошел, их разбили где-то неподалеку. И таких попыток прорваться в центр Киева было несколько. Один раз нам поставили задачу поехать за гуманитарной помощью. Мы едем, а на дороге стоит белый автобус. Все лобовое стекло в отверстиях от пуль, везде кровь. Нам объяснили, что в автобусе тоже были российские диверсанты.

Потом нас отправили в Ирпень. Так как у нас не было боевого опыта, мы все молодые ребята, нам дали задачу охранять артиллерию от диверсионных групп.

Я помню свой первый контактный бой. Сначала было чувство секундного ступора. А потом все на автомате, я даже не успевал думать. Я присел и просто открыл огонь. Все происходило очень быстро. Я не знаю даже, как это описать словами. Было волнение, адреналин. И очень много смешанных чувств. У меня были сначала мысли, что противник тоже человек, что у него, возможно, тоже есть семья. Но эти мысли быстро ушли. Сейчас, когда происходит боестолкновение, я отношусь к этому как к работе. Никаких чувств больше не испытываю. Это работа.

С вагнерами мы сталкивались при обороне Бахмута. Там были «кадровые Вагнера», которые знали тактику ведения боя и двигались с перекрытием секторов. Но самая главная тактика была — это закидывать мясом. У пацанов было даже такое развлечение: кто больше убьет их за сутки. Один раз парень за смену расстрелял из винтовки 12 человек.

В общем, закидывали мясом, и таким, скажем, некачественным мясом. Были зеки с гепатитом или ВИЧ — они носили на руках браслеты разных цветов, у них такая идентификация была.

После Бахмута я попросился в разведку. До этого я представлял себе эту работу только по фильмам. Например, идет группа в панамках, в наушниках, проходят по лесу, по джунглям, тихо подходят к врагу, берут информацию и тихо уходят. В жизни, конечно, такое тоже происходит. На личном опыте даже было, что мы тихо вошли в лес, тихонько собрали информацию в определенном месте. И тихонько ушли. Но в целом все намного сложнее. Очень большая физическая, большая моральная нагрузка идет. Иногда я очень сильно устаю. Но мыслей, что это не мое, у меня нет.

«В моем доме в Ирпене взрывом снесло стену. После этого я попросился в разведку»

Позывной «Скиф». Тактический медик группы разведки отдельного отряда специального назначения ГУР МО Украины

Я пришел в армию в 2015 году, в 18 лет. Сначала служил в добровольческом подразделении, потом подписал контракт с Вооруженными силами Украины и уволился после ранения. Когда началась война, я жил в Ирпене, и 27 февраля вступил в тероборону.

Я был в самом городе, когда российские подразделения заходили со стороны Бучи. Там были группы снайперов, которые и творили все эти зверства, расстреливали гражданские машины. Я подчеркиваю — гражданские машины, в которых не было военных, не было ничего, что могло бы спровоцировать стрельбу.

Там были постоянные обстрелы, авиация, взрывы инфраструктуры, заправок. В самом Ирпене шли бои внутри города, когда из него пытались бежать гражданские. Люди просто бежали из своих домов по центральной улице. В это время шли обстрелы, не было никакого коридора для эвакуации. Поэтому там так много расстрелянных и погибших гражданских.

Я был в Ирпене сразу же после того, как оттуда ушла российская армия. Там везде были сожженные дома, трупы лежали на дорогах. В моем доме не было стены — там взорвался снаряд. А в сам дом заходило бурятское подразделение и вынесло оттуда все что можно: стиральные машины, унитазы.

После этого я попросился в разведку. Это элитное подразделение с хорошей подготовкой, с большим количеством новшеств, с правильным подходом к службе, с развитым командованием и с правильным подходом к человеческому ресурсу. Я могу сказать, что это элита.

Главная задача разведки — это сбор данных. Мы должны оставаться незамеченными, поэтому контакта с противником у меня не было, в этом смысл. Кадыровцы, например, практически никогда не работают первыми. Они заходят либо после пехотных подразделений, либо после десантных подразделений. У них у всех очень хорошее снаряжение, поэтому мы всегда шутим: не стреляйте кадыровцам в грудь, а стреляйте в голову, чтобы не портить трофейное снаряжение.

Я отношусь к нашей работе как к искусству. Мы как единый организм. Разведка — это командная игра. И сама по себе война — это командная игра. Любой выход на миссию — это, естественно, адреналин, работа над собой, ущемление себя в чем-то. Например, однажды пришлось очень долго ползти по болоту. Мы практически плыли по нему, удовольствие так себе.

Мне проще, потому что у меня уже есть военный опыт, но раньше, в 2015-м, масштаб был не таким. И очень сильно изменились технологии. Раньше дрон был чем-то типа НЛО. А сейчас активно используется GPS, дроны в каждую щель заглядывают. Еще раньше авиация так плотно не работала. Поэтому тактика сейчас сильно изменилась.