Запой, тюрьма и психушка — как россияне «отмазываются» от мобилизации

Вариант 1: Сбежать из военной части

«Мама увезла меня и сказала командиру, что я ушел в запой»

Александр <здесь и далее имена изменены в интересах героев — The Insider> работал на автодорожной технике на предприятии в Якутии, но после 21 сентября 2022 года его жизнь резко изменилась. Он стал первым мобилизованным, в отношении которого завели уголовное дело о самовольном оставлении части:

«Я услышал, что началась мобилизация, но не понимал, что это значит. Я пришел на работу, обсудили с мужиками, что война идет, что если звонят с каких-то незнакомых номеров, то трубку не поднимать — могут забрать на войну».

Он вспоминает, что в тот же день ему позвонили с незнакомого номера, но он не ответил, а через три дня к нему подошел начальник колонны со словами, что его уже обыскались и не могут дозвониться. За этим последовал звонок из отдела кадров с указанием «бегом идти к ним» с паспортом и военным билетом.

В отделе кадров была суета — видимо, сотрудники пытались разобраться со списком мобилизованных, в котором было около ста человек:

«Я дал им паспорт и военный билет, их сразу закинули в папку, ничего не объясняя. Я попросил сказать, что случилось. Мне ответили, что я уволен и мобилизован. Документы вернуть отказались. Сказали, что я прямо сейчас должен пойти в военкомат. Еще мне дали повестку — она была кривая, без имени, только мой адрес был записан карандашом».

В военкомате Александр увидел похожую обстановку. Тогда он подошел к знакомому из администрации, чтобы узнать, что происходит. Тот отвел его в кабинет, где уже ручкой вписал в повестку имя и фамилию Александра и сказал, что в 6 утра следующего дня он должен быть на сборном пункте, откуда мобилизованные полетят дальше:

«Я вышел из военкомата, стоял там еще минут 15, наверное. Думал, курил. Позвонил друзьям, рассказал, что меня мобилизовали. Пошел домой, собрался, взял самую нужную одежду, что-то покушать, сигареты, зарядник. На следующий день пришел в военкомат в 6 утра».

Ждать самолет пришлось пару часов. В это время Александр встретил знакомых из соседних поселков, которых тоже мобилизовали, — когда они вышли с работы, их уже ждали три автобуса:

«Им сказали: “Собирайтесь, берите документы, прощайтесь с родными и едем”. Что меня поразило — они все были пьяные, ходили, что-то барагозили. Потом нас, как баранов, загнали в автобусы до аэропорта, а после — в самолет. В аэропорту нас даже не досматривали — сразу повели в самолет. Никто не знал точно, куда нас везут».

Когда самолет приземлился, Александр включил телефон и понял, что он в Улан-Удэ. Выяснилось, что его отправляют в ту часть, где он раньше служил. Там Александр надеялся встретить знакомых, но обстановка его удивила:

«Нас просто высадили у КПП. Я подошел к военному, сказал, что мы мобилизованные, спросил, куда нам идти. Он говорит: “А я откуда знаю?” И так он отвечал примерно на все вопросы — что нам делать, к кому обратиться. Делайте, говорит, что хотите. Я ему сказал, что служил тут, попросил нас пустить — ночь же была, надо где-то спать. Он просто взял, открыл ворота и пустил 50 человек.

Все пьяные, сидят бухают, кто-то дерется в туалете, ни одного офицера. Думаю — куда мы вообще попали. На втором этаже — та же картина, на третьем я уже встретил одного офицера. Рассказал ему, что мы только что прилетели из Якутии. Оказалось, что он не знал о нас. Он сказал, что мест для нас нет — ищите сами, где ночевать, делайте, что хотите. Там часть очень большая, шесть казарм. В итоге мы нашли место где-то в углу казармы на полу».

Александр рассказал, что его ужаснул информационный стенд в части: там были фотографии убитых украинских военных и подпись в духе «это фашисты, хохлов надо убивать».

Офицеры появились только на второй день, вспоминает Александр. Самым высоким по званию был старший лейтенант. Но он тоже не знал, что делать с мобилизованными. Александр сообщил, что служил в этой части, и офицер «рассказал, что тех, с кем я служил, больше нет — они все погибли в Украине. Когда всё только началось, всю часть отправили туда». Позже Александр встретил одного своего сослуживца — контрактника, который выжил. Тот рассказал, что они попали под обстрел, он был ранен, но вылечился и вернулся обратно. Он посоветовал Александру идти в артиллерию — чтобы остаться живым. Главное, по его словам, — не попасть в танковую часть или пехоту, потому что мобилизованных сразу же отправят на передовую. В этот момент Александр решил, что не поедет воевать.

На следующий день он позвонил матери и всё рассказал: «Она меня спросила, почему я вообще согласился, а я и сам не знаю. В общем, она сказала, что прилетит и уедем вместе. Я вообще, по большей части благодаря ей и решился уходить».

На пятый день Александр сказал командиру, что не хочет никуда ехать и убивать людей и спросил, что можно сделать. Командир в ответ посмеялся, назвал его предателем и сказал, что всё равно придется поехать:

«Он начал угрожать: “Ты понимаешь, что с такими делают? Тебя же сразу свои же застрелят”. Он мне сказал писать отказное заявление и ждать военную полицию. Я отказался писать и напомнил ему, что есть, например, альтернативная гражданская служба (АГС). Он сказал, чтобы я не строил дурачка, и что мне не положена АГС, потому что я мобилизованный».

После разговора с командиром Александру позвонила мать, которая сказала, что ждет его в оговоренном месте.

Александр вспоминает, что в тот момент очень паниковал, хотя в то время все выходили из части — контроля не было: «Еще со времен своей службы в 2013–2014 годах я помнил, что в стене вокруг части была дыра, чтобы было удобно ходить — так не надо было обходить вокруг. Я думаю, что мог бы уйти через КПП, но решил всё-таки сделать это скрытно — через эту дыру. Там меня уже ждала мама с такси. Таксист сразу всё понял и стал нас торопить». Он рассказал, что «в Бурятии вообще не осталось мужиков», и поддержал Александра, добавив, что понимает его. Он предложил ему сразу улететь в Казахстан или Монголию, пока в части не хватились. А переночевать их с матерью отправил к своей сестре, которая сдавала квартиру.

В тот же день офицер, с которым Александр говорил в части, стал его искать: «Он позвонил мне, трубку взяла мама и сказала ему, что я перенервничал, забухал и сейчас не в состоянии вернуться, но завтра она меня привезет. На следующий день мы прилетели в Новосибирск, и он опять звонил. Мама сказала, что я ушел в запой, а офицер сказал, что я должен вернуться через несколько часов, иначе он отправит меня в розыск. Благодаря этому мы знали, сколько у нас времени. Я сразу взял билет до Казахстана. С мамой мы попрощались в Новосибирске».

Лететь надо было через Москву, и Александр переживал, что его задержат, но решил идти до конца. В итоге он спокойно прилетел в Казахстан, и в розыск его объявили только через три дня. Так Александр стал фигурантом первого уголовного дела в отношении мобилизованного о самовольном оставлении части. Теперь он планирует запросить политическое убежище, для этого рассматривает несколько стран.

Вариант 2: Принять риски оказаться в колонии и не уезжать из части

«Не дадут пройти альтернативную службу — сяду»

Максим — уроженец Луганской области. Почти 10 лет назад он уехал от войны в Россию и получил паспорт РФ. В сентябре его мобилизовали одним днем: он получил повестку для уточнения данных 20 сентября — за день до объявления мобилизации, а 22-го его и два десятка других мобилизованных прямо у военкомата погрузили в автобусы и увезли в часть в Западном военном округе.

Там им рассказали, что происходит, какие мероприятия и выплаты их ждут: «А еще сказали, что нас не ждали. То есть для них стало новостью, что начали приезжать автобусы с мобилизованными». К вечеру людей стало меньше — кого-то увезли в другую часть, кто-то подтвердил свою бронь, кто-то — данные о проблемах со здоровьем, и их отпустили.

Около 10 вечера восьмерых мобилизованных, которые остались в части, завели в кабинет и попытались заставить подписать контракты, мотивируя это тем, что никаких корректировок по ним не пришло, и выбора у них нет: «Либо мы подписываем этот контакт и идем служить, либо на нас заводят уголовные дела». Военным удалось убедить троих.

Двое из тех, кто не подписал контракты, но всё еще оставались в части, просто ушли. Позже, как рассказал Максим, их нашли и отправили воевать в Украину — они были где-то под Кременной, больше информации от них не было. В первый вечер Максим и сам покидал часть: с женой и родителями они поехали в аптеку за таблетками, потому что у него прихватило сердце. Потом он вернулся, но, как выяснилось позже, его уже сочли беглецом. Его отвезли в комендатуру для дачи объяснений: «Я очень долго общался с капитаном юстиции, он на меня сильно давил — хотел, чтобы я служил. Его очень цепляло, откуда я и какие у меня корни. По этому поводу к моей персоне у всех был особый интерес». В итоге дело закончилось дисциплинарным взысканием.

Максиму несколько раз удалось договориться с командиром о том, чтобы его отпустили домой на выходные, и всё это время они с семьей искали выход из ситуации: «Мы написали обращение в прокуратуру, президенту, в Министерство обороны». Также Максим подал обращение в военную прокуратуру. Помощник прокурора подтвердил, что его не должны были призывать, и пообещал разобраться с нарушениями. Однако сказал, что сейчас Максиму нужно вернуться в часть. Позже его отпустили из части домой на более долгий срок — с 7 октября до 26 декабря. Всё это время он и его семья продолжали писать обращения в военный комиссариат, прокуратуру и другие органы.

Максим вспоминает, что самый главный документ, который удалось получить, — это ответ на первое обращение его супруги с результатами прокурорской проверки, где говорилось, что в ходе мобилизационных мероприятий действительно были допущены нарушения: в частности, была нарушена процедура вручения повестки, а также не было проведено медицинское освидетельствование. Но при этом прокуратура отметила, что, согласно законодательству, Максим всё же является военнослужащим, так как под мобилизацию попадают и те, кто служил, и те, кто не служил:

«Мы подали в суд, но суд не увидел нарушений при моей мобилизации. Дело, кстати, рассмотрели молниеносно: мы подали заявление 21 декабря, а заседание состоялось уже 23-го. На обжалование было всего пять дней, но обжаловать мы не стали, потому что адвокат, с которым мы работали на тот момент, сказал, что это не имеет смысла».

Сейчас Максим понимает, что стоило попытаться оспорить это решение.

В декабре Максим подал заявление на альтернативную службу, и теперь очень сожалеет, что не сделал этого раньше — из-за стрессовой ситуации подумать обо всём сразу было непросто:

«В заявлении на АГС я написал, что воинская служба противоречит моим убеждениям, что я не могу убивать людей и не могу учиться убивать людей. Как выяснилось, меня распределили в ремонтный взвод, но даже это меня не устраивает — ведь там я должен буду ремонтировать ракетные комплексы, которые потом будут убивать людей».

С конца декабря Максим находится в воинской части. Приехав туда, он подал рапорт на военно-врачебную комиссию (ВВК) на фоне тревожно-депрессивного расстройства, которое начало проявляться после мобилизации: «Рапорт удовлетворили: психолог в части провел исследование, которое подтвердило, что у меня есть расстройство, и не рекомендовал мне прохождение воинской службы с оружием. Меня направили к психиатру в воинской части, но он, несмотря на все документы, которые ему были предоставлены, заявил, что я здоров. Я у него спросил, как он будет спать, если отправит меня служить, а я что-то сделаю с собой или с кем-то еще. Он сказал, что будет спать прекрасно».

Психиатр рекомендовал понаблюдать Максима в воинской части, проводить с ним беседы, но ничего этого, по словам Максима, не было. По рекомендации этого врача мобилизованного направили в военный госпиталь на стационарное лечение, где он провел 39 дней:

«Меня положили в психоневрологическое отделение, но у меня были и другие болезни — камни в почках, проблемы с желудком и прочее. Мне сделали несколько операций. После этого врач вынесла вердикт, что я пошел на поправку, и по итогу мне дали категорию Б — то есть годен с незначительными ограничениями. При том, что у меня еще и зрение минус пять, но это никого не волнует — об этом даже не было записи в медицинской карте. Вообще есть строжайший запрет на то, чтобы давать на руки медкарты, но мне удалось в нее заглянуть и сфотографировать».

Пока Максим был в госпитале, ему пришел ответ на запрос об альтернативной гражданской службе: ему сообщили, что при мобилизации ее нет — не положено: «По возвращении в часть командир решил сразу отправить меня в пункт постоянной дислокации, несмотря на рекомендации психиатра: постоянное наблюдение у психолога и психокоррекционные беседы». Максим снова отказался ехать, пока командир по существу не рассмотрит рапорт на АГС, но тот отправил мобилизованного к полковнику ФСБ, который был в этой части:

«Он меня целый час мурыжил: ему тоже было очень интересно, что я луганчанин. Спрашивал, не засланный ли я казачок, почему я не хочу идти воевать, тоже говорил, что нет АГС, подсовывал мне документы о возбужденных уголовных делах против людей, которые отказываются ехать. На тот момент мы с супругой уже приняли решение, что, если мне не дадут АГС, я всё равно буду отказываться ехать, а если будут возбуждать уголовное дело — сяду, отсижу свой срок, но не буду участвовать в смертоубийстве, не буду ни сам убивать людей, ни как-то этому способствовать».

Максим вспоминает, что его антивоенные убеждения окончательно сформировались, когда он лежал в госпитале вместе с другими военнослужащими — контрактниками и мобилизованными, раненными после участия в военных действиях. Послушав, что происходит на войне, Максим понял, что не хочет в этом участвовать даже косвенно. «Я знал, что мое подразделение фактически уже не находится на территории России — оно уже под Кременной, в 20 километрах от линии соприкосновения. Меня обманным способом просто хотели отправить из части, чтобы избавиться от меня».

Максима несколько раз пытались отправить в другую часть — ближе к границе, но он каждый раз отказывался ехать. Однажды ему сказали, что против него будут возбуждать уголовное дело:

«Сейчас я нахожусь в воинской части, меня одели в военную форму — в гражданке мне не дали ходить. Я живу среди срочников, сижу на горячей линии, принимаю звонки от жен контрактников и мобилизованных — отвечаю на разные вопросы: где их мужья, сыновья, дети. Живы ли они, здоровы ли, получают ли деньги. Я работаю с другим мобилизованным — сутки через сутки».

Максим говорит, что думал о том, чтобы уехать из России, но в таком случае он никогда не сможет вернуться — уголовные дела никуда не пропадут:

«Здесь у меня дом, семья, здесь у меня всё. Однажды война уже заставила меня переехать — в июне 2014 года, когда война на Донбассе началась. Я тогда в течение месяца забрал оттуда своих мать, сестру и бабушку. Мы думали, что это временно, но становилось только хуже и хуже, и через пару месяцев мы поняли, что назад пути нет и нужно начинать жизнь заново. 10 лет я пытался как-то встать на ноги, начать не существовать, а жить, и вот только-только начало получаться…»

Были моменты, когда опускались руки, вспоминает Максим. Но сейчас они с супругой оспаривают буквально каждое решение, которое получают, и борются за каждый нюанс: «Проиграли? Ничего, идем в следующую инстанцию. Ни в коем случае нельзя сдаваться, нужно бороться до конца. Не дадут АГС — сяду. Я принял это, я понимаю свои риски полностью, но это лучше, чем участвовать в том, что происходит».

Вариант 3: Оказаться в психбольнице

«Если проваливаешь психологический тест — заставят переписывать»

Евгений из Курска решил прийти в военкомат за военным билетом, так как знал сразу о нескольких своих заболеваниях, из-за которых его не могли призвать, но оказался сначала в воинской части, а позже — в психиатрической больнице: «У меня не было повестки, но есть плоскостопие, грыжа с искривлением позвоночника и гипертония. Поэтому я решил получить военник. И очень глупо поступил».

Тогда Евгений восстанавливался после «проблем с нервами», из-за которых ему даже пришлось уволиться. С того момента прошло примерно полгода, и ситуация стала налаживаться, а Евгений начал ходить по собеседованиям в поисках новой работы. В начале апреля Евгений пришел в военкомат, предоставил документы, прошел комиссию, которая поставила ему категорию годности В. Ему выдали две повестки: в областной военкомат на прохождение медкомиссии на 20 апреля и в городской — на прохождение призывной комиссии на 21-е: «Я расслабился, подумал, что, раз повестка выписана уже и на следующий день, значит, не должны ничего сделать».

В областном военкомате Евгений еще раз предоставил копии всех документов. Он вспоминает, что комиссия шла очень долго — примерно шесть-семь часов, а врачи «как-то очень подозрительно бегали», а потом якобы ушли на перерыв. Через пару часов вышла врач из городского военкомата, которая всех сопровождала, и сказала, что Евгению надо подняться на третий этаж, где отменяют повестки. Когда он поднялся, то увидел там военную полицию. Евгения завели в кабинет главы военкомата и сказали, что теперь он годен и должен подписать повестку, и это обязательно:

«Военная полиция начала тыкать мне какими-то бумажками непонятными — типа меня иначе посадят. Я отказывался-отказывался, но в итоге подписал повестку, потому что там давление сильное было. Со мной было еще девять человек. Знаю, что один повестку вообще не подписал, он подписал отказ от подписания повестки. Нас всех потащили сдавать отпечатки, на выдачу вещей. Всё это время с нами ходила военная полиция — нельзя было ни отойти в сторону, ни убежать — ничего».

Повестку выписали одним днем: в тот день Евгений пробыл в военкомате весь день, а примерно в 10 часов вечера мобилизованных погрузили в машину и отвезли в часть рядом с границей. В части начали обучение — курс молодого бойца — и предлагали подписать контракты. Евгений вспоминает, что новобранцам пообещали после присяги отправить их еще ближе к границе: «В части были люди, которые перемещались между частями. Они говорили, что там уже бомбят, и что мы, скорее всего, поедем как раз туда. Я жаловался на здоровье, но всем было плевать абсолютно. Было такое, что меня освобождали от постройки, но всё равно все начали беситься, мол, что ты косишь, ты какой-то плохой — возмущались очень сильно. Заставляли хоть чем-то заниматься, отправляли убираться в части. В какой-то момент я простыл, попросил таблетки, мне ответили, что если температуры нет, то им всё равно, что у меня насморк или горло болит».

На фоне происходящего у Евгения начались проблемы с нервами. В первые дни его пребывания в части там проводили психологические тесты: «Я завалил эти тесты, и меня отправили к психиатру. Она, естественно, сказала, что я себе жизнь ломаю, все дела, выдала бумажку, сказала, что если готов пойти в психиатрическую больницу, то вот заявление — заполни и пойдешь». Ему поставили диагноз: депрессивное расстройство на фоне слабой адаптивности. Из этой части в больницу, помимо Евгения, отправили еще одного человека, который призывался вместе с ним. У того, по словам Евгения, камни в простате, гипертония, расстройства по линии психиатрии. Он тоже не прошел тесты.

Некоторых людей заставляли переписывать психологические тесты: «Командир нашего отряда поговорил с врачом и сказал, что плевать, сколько раз они будут валить эти тесты, их надо просить переписывать тесты до тех пор, пока они не сдадут. Я знаю, что люди раз 10 уже пересдавали тесты, и ничего».

Как рассказывали Евгению, его и второго мобилизованного якобы списали из части, но он в это не верит:

«Я общался с людьми, которые остались в части, они говорят, что в перекличках мы пока числимся, как и в списках, но вроде бы говорят, что из списков мы скоро уйдем. Те вещи, которые нам в части выдавали — камуфляж, белье — их у нас уже забрали».

В больнице примерно месяц будут подтверждать поставленный диагноз, а после Евгения отправят на военно-врачебную комиссию. По его подсчетам, до этого момента, скорее всего, пройдет два месяца: «В больнице ничего не происходит. Тишина полная, просто лежим на койках и всё. Холод, условия не особо приятные, мягко говоря, но не конец света».

Когда Евгений еще находился в части, его и других мобилизованных вызвали в кабинет к командиру и потребовали написать объяснительные — полностью описать ситуацию с военкоматом: «Он сказал, что какие-то разборки уже пошли внутренние, что фээсбэшники что-то проверяют. Позже до нас дошла информация, что на нашего военкома заводят уголовное дело за взятки».

Что советуют эксперты

Часто оспариванием призыва занимаются женщины — подруги, жены, матери мобилизованных, потому что мужчины «находятся в состоянии окаменелости от стресса», отмечает волонтер «Движения сознательных отказчиков» (ДСО): «Были случаи, когда ситуация дошла до того, что человека уже мобилизовали, мы составляли рапорт, и при определенной настойчивости были случаи, когда их отпускали. Конечно, было и такое, что не отпускали, но до сих пор есть люди, которые продолжают сидеть в части и не едут на войну. Были случаи, когда военнослужащие уходили из частей, было такое, что их родственники воровали, и правильно делали. В течение двух дней со дня самовольного оставления части нет состава преступления, это чистая дисциплинарка, с которой никто связываться не будет».

За эти два дня эксперт рекомендует сделать три вещи:

• оформить доверенность на близких людей;
• сходить к психиатру и получить диагноз, чтобы был предмет для разговора на военно-врачебной комиссии. Речь идет о реальном диагнозе: «Многие мобилизованные от того шока, который они пережили, из-за того, что они долгое время находились в стрессе, получили различной тяжести расстройства», — поясняет волонтер;
• обратиться к следователю в следственный отдел и письменно изложить позицию: не можете вернуться в часть, потому что у вас такая позиция. Лучше идти с адвокатом, но если его нет, хотя бы с доверенным лицом. Следователь насчет проверку и направит заявителя на военно-врачебную комиссию.

«Расписание болезней составлено так, что мобилизованному очень тяжело комиссоваться. По призыву легко, а здесь это всё уже не работает. Но всё равно есть шанс отправиться на лечение или получить категорию В, а это нестроевая служба, и остаться в части. Я знаю, что таким образом люди как бы растворяются с радаров. Да, их не увольняют со службы, но и не отправляют на войну».

При мобилизации могут призывать с категориями годности к военной службе А, Б и В, фактически под мобилизацию попадают все мужчины от 27 до 50 лет, если это рядовые, и до 60, если это младшие офицеры, напомнил глава правозащитной группы «Гражданин. Армия. Право» Сергей Кривенко: «Первая волна призыва по мобилизации была в сентябре-октябре, потом она прекратилась, но мы все ожидаем вторую волну. Непонятно, когда она будет. Есть соображения, что она может быть летом, например, в августе-сентябре, но это просто соображения».

Он предупреждает, что в военкоматах обычно «давят на патриотизм»: «Ты что, не мужик, что ты бегаешь и уклоняешься», — также соблазняют деньгами и обманывают, говоря, что никакой АГС нет, и пугают уголовной ответственностью. Но важно понимать, что при мобилизации нет уголовной ответственности за уклонение, подчеркивает эксперт.