Не царь, а человек. Николай Сванидзе о том, как Россия не смогла принять свободу, данную ей Горбачевым

Содеянное огромно. Он остановил, завершил холодную войну, к которой все привыкли, но от этого она не стала менее опасной. В любой момент, случайно или по чьей-то преступной и безумной воле (а мы видим сейчас, что это вовсе не фантастика), грозя превратиться в настоящую, чудовищную и непредсказуемую по своим фатальным последствиям.

Он разрушил берлинскую стену, а вместе с ней — железный занавес, соединив между собой не просто две половинки Германии, но две половинки мира. И они вновь слились, эти половинки, как им и положено. Рассеялся злой колдовской морок, проснулась от поцелуя опасным сном спящая царевна. Мир при всем разнообразии стал единым. Страны так называемого «социалистического лагеря» освободились от московского диктата и получили возможность распоряжаться своей судьбой.

Это все было бы невозможно, если бы не распалась советская империя. И она распалась, причём по историческим меркам мгновенно. Под грузом внутренних проблем, которые были встроены в советскую систему, были её плотью и кровью, и потому решить их было бы нельзя в принципе. Но их можно было до поры скрывать, пользуясь огромными возможностями тоталитарной пропаганды. Смертельные проблемы, экономические и социальные, росли, как раковая опухоль внутри организма, но публично не обсуждались и политических угроз пока не создавали.

Горбачев, тогда правоверный коммунист, верил в базовый потенциал системы, полагая, что она поддаётся реформационной перестройке. И начал её с гласности, т.е. с разрешения СМИ говорить правду. Инъекция правды оказалась смертельной для прогнившего организма. Проблемы были публично обозначены, их масштаб очевиден, и система закачалась и вскоре рухнула. А вместе с ней рухнула империя.

О системе мало кто сожалел, а по империи потом, когда пропала прямая угроза голода, заностальгировали многие. А те, что пришли к власти в конце 90-х, сделали для себя вывод: главный вред — от свободы слова, и вообще от всяческих свобод. Свободы и их носители есть вред для нашего государства и корень всех бед. Есть свободы — есть проблемы, нет свобод — нет проблем.

Горбачев во всех этих всемирно-исторических событиях не играл роль демиурга, заранее знающего, к чему приведут его действия. Он скорее был перстом судьбы, но ведь именно его судьба избрала своим перстом.

Главное — он дал человечеству мир, а половине этого человечества, включая свою родину, — свободу. Человечество с благодарностью восприняло дары Горбачева. Родина слегка попользовалась ими и равнодушно отвергла. Родине оказались не нужны ни свобода, ни мир. В особенности, свобода.

Максимилиан Волошин в 1918 году гениально нащупал ментальную основу большевистского переворота: «Вчерашний раб, усталый от свободы, возропщет, требуя цепей». За сто лет ничего не изменилось.

Россия возроптала, требуя цепей, и в этом ей не было отказано. Нам свойственны многочисленные очень определенные фобии. Мы ненавидим то, что мельком видели или вовсе не видели отродясь: правосудие, гуманизм, достоинство, а особенно, мысль о том, что человек выше государства, что он не средство, а цель.

В основе всех этих фобий — рабская многовековая и очень комфортная привычка к безответственности. Горбачёв, дав нам свободу, вручил и ответственность. Мы наотрез отказались. Теперь мы ставили и ставим ему каждое лыко в строку. Особенно нам претят человеческие проявления, такие, как любовь к жене. «Нас на бабу променял». Настоящий русский царь должен быть женат на России, как Сталин, как Путин. Но Горбачёв не был царем, он был человеком. И человеком ушёл.