Сегодня, когда нефть готовится пробить отметку $80 за баррель, самое время напомнить: настоящие патриоты России - то есть все те, кто желает своей стране в обозримом будущем стать процветающим, правовым и экономически эффективным государством - должны желать нефтяным ценам упасть как можно ниже и как можно скорее. Более того, возможно, именно нынешний кризис – последний шанс России на относительно безболезненную политическую и экономическую модернизацию. И на то есть пять причин:
Не секрет, что Россия живет исключительно за счет торговли ресурсами. Нефть и газ – это 70% российского экспорта, металлы – еще 10%. Доля машиностроения при этом лишь 4,5% - не будь его вообще, экономика бы этого и не заметила. За путинские годы Россия еще глубже подсела на нефтяную иглу (в 90-е доля экспорта нефти и газа не превышала 50%). Приток нефтяных денег переливался и в другие отрасли (в экономике это известно как spillover effect), создавалась видимость роста производства в целом, и со временем все уже успели забыть, что рост этот невозможен без нефтяного допинга, конкурентоспособную продукцию Россия производить так и не научилась. И никогда не научится, потому что при высоких нефтяных ценах для этого нет никаких стимулов.
Но это еще полбеды. Рост нефтяных цен автоматически приводил к укреплению рубля. Это делало рабочую силу в России очень дорогой. Лишние деньги как шампанское по пирамиде из бокалов переливались от топ-менеджеров госкорпораций вниз в частный сектор. Те деньги, которые заходили в российскую экономику через «Роснефть» и «Газпром» затем через чиновника-взяточника попадали на рынок элитного жилья, оттуда на рынок дизайнеров и какой-нибудь очередной хипстер покупая себе новые конверсы был уверен, что ему платят $3000 потому что он очень талантливый веб-дизайнер (SMM-менеджер/журналист/пиарщик), несмотря на свое незаконченное политологическое образование в урюпинском институте международных финансов (наверняка ведь есть такой). Из-за дорогого рубля зарплаты в сфере услуг и в корпоративном секторе были сопоставимы с зарплатами в наиболее развитых странах, а иногда и превышали их, так как из-за дефицита квалифицированных кадров за рабочую силу приходилось переплачивать. Приезжая отдыхать в Ниццу, российский менеджер или чиновник чувствовал себя ровней европейцам, хотя производительность труда в большинстве секторов в России в 3-5 раз ниже западной.
Проще говоря, британский и российский журналист могли зарабатывать одинаково, вот только в Англии чтобы получить место в газете нужно пройти серьезную конкуренцию, научиться добывать эксклюзивные материалы и хорошо владеть языком, а в России – научиться с помощью copy&paste ставить в заметку джинсу от любого департамента правительства Москвы. Немецкий менеджер-производственник говорит на четырех языках, изучает технологии повышения энергоэффективности и сам умеет составить инвестиционный план, российский – выпивает с чиновником из областной администрации в сауне, чтобы выбить новые субсидии.
Впрочем, не всем повезло оказаться на вершине этой пищевой цепочки - врачи, учителя, преподаватели и ученые в большинстве своем оказались за бортом. Повезло еще, скажем, МГИМО, куда чиновники любят отдавать своих детей, повезло некоторым частным клиникам, где лечится новая элита, или педагогам из какой-нибудь частной школы на Кутузовском проспекте. Всем остальным повезло меньше. И чем выше квалификация – тем меньше повезло. Дворники, грузчики и охранники в среднем получали не многим меньше, чем США. А зарплата преподавателей вуза и научных сотрудников отличалась от американской в 5-6 раз, зарплата хирурга-онколога в 14 раз. Представьте, что вы хирург в онкологическом центре на Каширке с зарплатой в 25 тысяч рублей, вы учились 8 лет чтобы получить квалификацию, с огромным трудом выбили себе ставку и теперь встаете каждый день 6 утра, чтобы из Подмосковья на электричке и метро добираться на работу и каждый день спасать жизни женам мелких чиновников с телефонами Vertu и заместителям начальников ОВД, для которых ваши 25 тысяч – это один раз сходить в «Азбуку вкуса». В США такой хирург получал бы 660 тысяч долларов год, но, увы, ваши 8 лет обучения в западных странах не зачтутся так что уехать туда не удастся. И кто-то с тоской в сердце честно выполняет свою работу, а кто-то ломается и требует с пациента по 200 тысяч за операцию. И не с мента он потребует, потому что боится мента, а с кого-нибудь попроще. И не только он потребует, но и коллега анестезиолог, и сестра за каждую капельницу. И родственники этого «кого-то попроще» продадут квартиру, чтобы обеспечить лечение, полагающееся забесплатно.
В свободной стране чиновники – наемные менеджеры, которые отчитываются перед налогоплательщиками за выполненную работу, но в нефтяной стране наши с вами налоги – составляют не более четверти бюджета страны. Обычные граждане для такого государства – это скорее обуза, чем источник доходов, потому что мы в целом не доноры, а получатели государственных средств. Государство по сути инкорпорировало в себя общество – доля государственного сектора в российском ВВП по оценкам МВФ составила в прошлом году рекордные 71%, вдвое больше, чем в большинстве развитых стран.
Наиболее эффективная стратегия для нефтяного государства – создать для россиян такие невыносимые условия, чтобы все, кто не обслуживает непосредственно чиновников и не работает в нефтянке, собрали манатки и эмигрировали куда подальше. К сожалению, для наших чиновников это технически затруднительно, поэтому приходится часть ренты распределять и на обычных граждан. В первую очередь надо дать тем, кто носит оружие (военные, силовые органы), потому что они опасны. Далее средства надо выделять ровно постольку, поскольку это необходимо для сохранения лояльности населения. Самое примечательное в этом то, что добиваться одобрения большинства населения в такой ситуации не нужно. Нужно лишь через лояльные СМИ создать видимость поддержки большинства, а далее стучать ложкой по лбу каждому, кто высовывается. Через некоторое время в обществе формируется психологическая атмосфера, характерная для тюрьмы или призывной армии. Здесь сочетаются одновременно несколько хорошо известных психологических феноменов: «приобретенная беспомощность» (уверенность, что «все равно бесполезно пытаться что-то изменить», даже если это не так), «стокгольмский синдром» (эмпатия к субъекту агрессии, от которого ты попадаешь в зависимое положение), конформизм (см. знаменитый эксперимент с пирамидками), подчинение авторитету (см. Стэнфордский тюремный эксперимент и эксперимент Милгрэма).
Проще говоря, государство покупает лояльность граждан, причем за деньги, которые, на самом деле и так должны гражданам принадлежать. Мы знаем на примере Норвегии, что там, где экспорт нефти становится важным источником доходов уже при хорошо работающих демократических институтах и эффективном государстве, она не приносит никакого вреда. Но в несвободных странах – будь то Россия, Ближний Восток, тропическая Африка или Латинская Америка – удорожание сырьевого экспорта только лишь укрепляет правящую коррумпированную элиту и помогает ей контролировать население. До сих пор неизвестно ни одного примера, когда стране с сырьевой экономикой при благоприятной для нее конъюнктуре удалось бы совершить переход к демократии.
В 1970-х годах Иран был по-своему прогрессивной страной, во всяком случае по меркам Ближнего Востока. По фотографиям с улиц или клубов Тегерана вы вряд ли бы сразу догадались, что это не западная страна, разве что повнимательнее приглядевшись к лицам этих студенток в коротких юбках и разглядев в них восточные черты. Теперь эти лица окаймлены хиджабом или вовсе закрыты паранджой, теперь женщину в Иране могут забить камнями до смерти если ей не посчастливиться стать жертвой изнасилования, теперь Иран – тоталитарное мракобесное исламское государство. Что же такое случилось в 1970-х? Все очень просто – выросла цена на нефть. Резкий рост доходов вызвал рост неравенства и Исламская революция стала реакцией на него. И кто может гарантировать, что Россия не пойдет по иранскому пути, если цена на нефть подскочит обратно до 120?
Торжество Средневековья имени Милонова-Мизулиной приближается с неумолимой быстротой. При этом мракобесов больше не становится, просто те что есть, чувствуют – наступило их время. Опрос Левады показывает, доля суеверных людей за последние годы существенно не менялась, но это доля велика – больше половины россиян верит в приметы, треть верит в инопланетян, 43% верит в вещие сны, 28% в предсказания астрологов. При этом даже в отношении тех областей, где ведется активная мракобесная пропаганда, изменить настроения общества удалось несильно. Так, например, отношение к гомосексуальности, судя по соцопросам, за последние годы стало чуть менее толерантным, но все же более 50% опрошенных либо относится к геям нейтрально, либо желает им «оказать помощь» (что бы это ни значило). Причем в 1989 году (казалось бы – разгар перестройки, расцвет неформалов) гомофобы были существенно более агрессивны и многочисленны. Но ведь и в Иране исламский фундаментализм не имеет такой массовой поддержки, что было хорошо видно во время студенческой «зеленой революции», которую удалось разогнать лишь силой. Такому государству не нужно чтобы фанатиков-фундаменталистов было большинство, нужно лишь чтобы они были агрессивными и активными, заставляя адекватных людей бояться выражать свои взгляды. Поэтому превратить Россию в Иран будет не так уж сложно, как кажется. Если, конечно, нефть снова вырастет.
Понятно, что любая авторитарная страна боится глобализации, ведь глобализация делает страну более открытой и менее контролируемой. Но не любая авторитарная страна может себе это позволить. Изоляция в современном мире – это дорогое удовольствие, современная экономика – это глобальная экономика, и если ты не занимаешь своей ниши в глобальном разделении труда, то мгновенно разоряешься. Тут выхода два – массовые расстрелы (как в Северной Корее) или нефть. Именно нефть позволила нищей и неэффективной советской экономике продержаться так долго. И именно падение нефтяных цен ударило по глиняным ногам советского колосса. При цене 70 долларов за баррель снова закрыть Россию от мира будет невозможно, при цене 90 долларов – сложно, при цене 120 – это почти неизбежно.
Пока невыездными сделали только силовиков, но распространить это правило для всех россиян несложно – и технически и политически, в конце концов загранпаспорта и сегодня есть примерно у 15% населения, да и те в основном используют их для поездок в отпуск в Египет, Турцию или Таиланд. Не так сложно и ужесточить контроль над интернетом – конечно, многие сегодня умеют пользоваться TOR, анонимайзерами и прочими инструментами обхода цензуры, но основная масса населения не будет утруждать себя такими приемами, тем более если за это будут грозить серьезные санкции. Дипломатическая изоляция тоже, кажется, не доставляет России больших проблем – ну вылетит Россия из G20 и ВТО, подумаешь. А выход из Совета Европы и вовсе на руку властям, уйдет головная боль в виде Европейского суда по правам человека.
Но вот выдержать экономическую изоляцию, полностью обеспечить потребности россиян внутренним производством – это не тот вопрос, который решается парой президентских указов. Может быть конечно западные санкции и «смешат наши Искандеры», но это пока за вырученные от продажи нефти деньги еще можно купить мясо из Аргентины, овощи из Азербайджана и бананы из Эквадора. Если импорта не будет, есть будет нечего, потому что «Искандеры» несъедобны. И летают-то российские ракеты, прямо скажем, неважно, но уж в пищу они непригодны совершенно точно. Так что, изолироваться Россия может только до той поры, пока экономика работает по принципу «нефть в обмен на продовольствие», и пока эта нефть что-то стоит.
Есть ли жизнь после нефти
Если нефтяная экономика все-таки рухнет, то, как сказал бы Лукашенко «жить мы будем плохо, но недолго». Нынешняя политическая система пережить этот удар не сможет. Государственный сектор придется приватизировать, нынешний госмонополизм прикажет долго жить. И очень важно, что кризис придется именно на тот момент, когда пена пропаганды льется из каждой щели. Многие не верят в демократию, потому что видели демократию лишь при ценах 10 долларов за баррель и она им, понятное дело, не понравилась. Что ж, пусть теперь посмотрят на путинскую вертикаль при цене хотя бы 60. Может быть тогда они и поймут, что все их благополучие нулевых им даровал не российских президент, а углеводороды.
От нынешнего уровня потребления придется отказаться – и это в любом случае неизбежно, так уж лучше это произойдет сейчас, когда уровень радикализации общества еще не так велик и переход может пройти относительно безболезненно. Вслед за экономической конкуренцией придет и конкуренция политическая. И вряд ли Россия скоро станет богатой страной. Этот путь прошли, например, Португалия, Испания и Греция – и как последние из модернизировавшихся западноевропейских стран они пока отстают от соседей в экономическом развитии. Этот путь проходит и Грузия и несмотря на все политические пертурбации показывает неплохой экономический рост - 5,9% с января по октябрь (в России за тот же период – менее процента). России будет сложнее, потому что отказ от нефтяного допинга вызовет ломку, которая скажется и на экономике, и на политике. Первое время тяготы экономического кризиса сгладят жизнеутверждающие новости о мече правосудия, который обрушится на голову членам путинского кооператива (сюжеты Первого канала из недр «шубохранилищ» российских чиновников будут даже повеселее, чем о «золотых батонах» в Межигорье), но надолго этого не хватит. И миллионы людей все равно будут скучать по путинским годам – не врачи и учителя, они не будут - а нынешние чиновники, силовики и обслуживающий их класс, они проклянут эти перемены. Жаль их, но что же поделать, если такова цена нашего шанса на развитие. Легко быть патриотом каждый год меняя айфоны. Но мы ведь настоящие патриоты, мы можем пару лет и на гречке потерпеть, не правда ли?
Роман Доброхотов